2013-09-29

Любовь к языкам

Небольшая подробность русской грамматики отнимает у этой зарисовки часть выразительности: по-русски язык — мужского рода; между тем українська мова, die deutsche Sprache, la langue française, la lengua española, اللغة العربية — на всех этих языках предмет моей любви женского рода, что было бы гораздо сообразнее.

…Впервые с нерусской речью я столкнулся ещё до школы, во дворе, хотя на Слобожанщине не так уж часто звучит украинская речь; в первом классе узнал, что украинский начнут преподавать со второго класса и с нетерпением этого ожидал. Но тогда этой встрече не суждено было случиться, я вернулся к рiдной мовi (по материнской линии во мне течёт украинская кровь) через двадцать примерно лет, благодаря земляку — который, однако, был не филологом, а компьютерщиком, так что мог подсобить мне только практикой общения, и больших успехов я не достиг.

Зато вторая моя любовь — к немецкому языку — жива до сих пор. Знакомство с языком — как ледяная горка: сначала нужно прикладывать много усилий и сильно вкладываться в продвижение вверх — иначе соскользнёшь к подножию. В немецкий я начал вникать самостоятельно по учебнику для технических вузов, взятому у отца. Моя первая «немка», то есть учительница немецкого языка, была действительно немкой — Эмма Шиман. Её занятия с зеркальцем, запотевающим от ich, я помню до сих пор. Учась в авиационном институте, я получил корочку технического переводчика с немецкого, а однажды меня приняли за настоящего немца. И по сей день die deutsche Sprache хранит мне верность, хотя вот уже лет двадцать я очень мало уделяю ей внимания: лет десять назад несколько месяцев переводил исламские новости, а сейчас лишь заглядываю порой в немецкую Википедию по специфическим вопросам, черпая сведения, которых нет в других языковых разделах.

На том же факультете общественных профессий авиационного института (ФОП проводил годовые курсы по гуманитарным специализациям, связанным с основной направленностью института; удивительная возможность, предоставляемая советской системой образования) вышли на новый уровень и мои отношения с английским. Заниматься по самоучителю я пробовал ещё в старших классах школы, но фонетика по самоучителю — это… э-э-э… спорно. А тут я нагло пошёл в продолжающую группу; конечно, первые три-четыре месяца пришлось пахать, как бешеный трактор, — ледяная горка! — зато через год, уже поступив в МГУ, я помогал своим однокурсникам с домашними заданиями, а ведь журналистика — это, в общем, филологическая специальность. (Через 10 лет я ещё около года занимался в Language Link, где, перебрав с полдюжины преподавателей, дошёл-таки до замечательной британки Джулии Миллз, благодаря которой мои отношения с английским стали по-настоящему близкими.)

Журфак познакомил меня с французским. Я интересовался им давно, но серьёзно заниматься, помня свой опыт с английским самоучителем, даже не пытался. Первое время было очень здорово: фонетика-грамматика, всё такое… Но чем ближе я узнавал французскую культуру и стиль мышления, тем меньше они мне нравились. Помню, как огорчилась Надúн (не мог я удержаться от переиначивания (про себя, конечно) на французский лад имени преподавательницы Надежды Бунтман — великолепной, блистательной, невероятной: здесь мне повезло с первым учителем как минимум не меньше, чем в случае немецкого языка), когда на экзамене после первого курса я отказался рассказывать топик («Je n’ peux pas vous raconter de… parce que…»). В общем, на первый уступ этой ледяной горки я не взобрался. Госэкзамен, конечно, сдал, но дальше съезжал всё ниже и ниже. Обиделась на меня лингва франчезе.

От тех времён осталась у меня толстая зелёная тетрадка — результат совместных полиглотских усилий: я и +Александр Безлепкин пытались уложить в параллельные колонки разнообразных таблиц фонетику, графику, грамматику и даже отчасти семантику знакомых нам языков (и как раз этот процесс наглядно выявил не только сходство каких-то явлений, скажем, в английском и французском, но и своеобразие каждого языка — и больше всего, как ни удивительно, своеобразие языка русского, его удивительные фонетические закономерности, сложные отношения между звуком и буквой, подводные камни синтаксиса и пунктуации — так я открыл для себя и русский язык). Примерно к тому же времени относится и открытие мной венгерской лингвистки Като Ломб и её книги «Как я изучаю языки». Её методика тут же нашла своё место в моём сердце и в толстой зелёной тетрадке. А чуть позже мне попала в руки брошюра по основам арабского языка. Это было чудо. Не брошюра: я не мог тогда оценить, насколько она хороша или плоха, — а эти… узоры? буквы??? непонятно что (теперь-то я знаю: это харфы). Мы пошли с Сашей в мечеть на Проспекте Мира — записываться в бесплатную группу изучения арабского. Ничего не вышло: нам сказали, что группы уже укомплектованы. Но меня было уже не остановить: это была любовь. Не первая любовь — запоминающаяся и часто обречённая на неудачу — но по накалу ничуть не уступающая. В ИСАА я купил учебник (это лет через пять я пойму, что «Ковалёв-Шарбатов» не только как самоучитель не годится, но даже и учебник не самый лучший) и стал приучать руку к художествам (рисую-то я плохо). Потом купил Коран с арабским текстом (перевод Османова под редакцией Ушакова) и стал пытаться читать параллельно. Дело кончилось принятием ислама — и познание арабского после этого пошло намного легче (как будто до того язык просто не подпускал к себе чужака).

…И много лет после этого я не заводил новых серьёзных знакомств; мельком пообщался с испанским языком (la lengua española — сестра la langue française; очень похожи, чуть ли не близнецы); узнал, в каких непростых отношениях близкие родственники арабский и иврит; всё чаще сталкивался с татарской речью — но ничего сверх случайных встреч. И вот вдруг из местных новостей узнаю, что Тольяттинская библиотечная корпорация получила грант и бесплатно учит разным языкам. В том числе — украинскому и татарскому. Этот шанс упустить было никак нельзя — и теперь я и драгоценная супруга моя +Рашида Галимова ходим по воскресеньям в библиотеку. В две библиотеки: перед обедом в ту, где татарский, после — в ту, где украинский. Процесс идёт хорошо, и времени сверх еженедельных занятий отнимает вроде немного (у Рашиды-то татарский и вовсе пока не отнимает). Тем более что темп изучения не изнуряющий (на татарском я даже после двух занятий в продвинутую группу перешёл). К тому же я достал из архива толстую зелёную тетрадку и стал приводить её в надлежащий вид.

Очень хочется подтянуть немецкий до уровня английского, вывести на этот же уровень арабский, дойти до бытового владения украинским и татарским. Пожалуй, установить деловые отношения с французским и восстановить его до вузовского уровня (больше не надо). А там видно будет — почему бы, скажем, не довести до полноты список рабочих языков ООН: остались всего-то испанский и китайский. Хорошо, что языки — это не жёны, и количество их не ограничено четырьмя. Хотя… Это законодательно оно не ограничено, а на практике, чтобы поддерживать по-настоящему хорошие отношения хотя бы с тремя иностранными мовами, нужно отдавать каждой из них столько времени, что на других этого самого времени уже, пожалуй, не останется. А жаль. Это так здорово.

2013-09-17

Режим дня: осень-зима-весна 2013–2014 гг.

С 2013-09-16 режим дня у меня следующий (время московское).

…–08:00: личное время.

08:00–08:30: рабочее время: организация.

08:30–11:00: рабочее время: производство.

11:00–11:30: рабочее время: организация.

11:30–14:00: рабочее время: производство.

14:00–16:00: личное время.

16:00–18:00: рабочее время: проекты.

18:00–…: личное время.